Тайник за печью в старом доме…или

 «АПОФЕОЗ ПРИМИРЕНИЯ…»

«Апофеоз примирения…» - эту фразу произносит один из персонажей фильма Н. Михалкова «Солнечный удар». Мы слышим ее из уст уже немолодого офицера – подполковника Российской императорской армии, несколько часов назад срезавшего погоны и прошедшего регистрацию в соответствующем пункте РККА, как «оставшийся в Советской России белогвардейский офицер». Чуть позже он добавил: «…или смирения…». Рядом с ним стоит совсем юный кадет, который тоже отдал погоны, занявшие место, как и прочие, в почти мусорном ведре. Он тоже надеется на примирение с теми, кто сегодня одержал победу - с солдатами и офицерами Рабоче-Крестьянской Красной Армии; предлагает даже сфотографироваться всем вместе на его «старинный фотоаппарат». А вот, перед нами – не смирившийся офицер, не пожелавший сдать погоны - ведь они символ чести и достоинства военного любого ранга! - и даже предлагающий организовать бунт…

Почему мы начали наше онлайн общение с российскими кадетами эпизодом из фильма, поставленного по произведениям Ивана Бунина «Солнечный удар» и «Окаянные дни»? – А потому, что за этой историей скрываются судьбы всех тех, кто когда-то доблестно служил Отечеству, но в силу известных обстоятельств оказался перед выбором: покинуть Родину, сохранив честь и достоинство, и продолжить свою жизнь за границей; или – остаться, пойти на примирение с новой властью и ждать испытания временем. События фильма больше касаются Одесского порта, но последние части Белой гвардии уходили из Крыма. Не всем удалось покинуть полуостров на кораблях, отправлявшихся на чужой черноморский берег. Кто-то остался вынужденно, просто не попав на судно (в одиночку или в составе целого полка), а кто-то все же надеялся, что возможно примирение.

В экспозиционном разделе Центрального музея Тавриды, рассказывающем о событиях Гражданской войны, есть витрина, в которой выставлены вещи, имеющие отношение как раз к тем, кто остался…

В 80-е годы прошлого столетия, при реконструкции симферопольской улицы с актуальным названием - Пролетарская (ныне Караимская), в одном из старых домов, за печью, рабочие обнаружили тайник! - В плотную ткань (мешковину) были аккуратно завернуты несколько пар погон офицеров императорской России и револьвер. Когда эти предметы были переданы в наш музей, то их, соответственно, необходимо было описать. Револьвер был определен, как бельгийский шестизарядный «бульдог» типа «Бритиш Констеблери». Погоны были шинельные и мундирные разных чинов и родов войск Российской императорской армии. Шинельные погоны некогда принадлежали капитану артиллерии, что видно из символики в виде перекрещенных пушечных стволов; а мундирные: одна пара принадлежала полковнику в отставке, так как галуном – металлической нитью, выполнена зигзагообразная линия, определяющая положение ; еще одна – прапорщику армейских частей. К сожалению, названия полков и частей определить невозможно, так как отсутствует соответствующая шифровка. А вот по мундирному, лишенному пары, погону поручика – было сделано предположение, что они могли принадлежать офицеру, служащему в 52-м пехотном Виленском полку. Почему предположить? - Погоны офицеров соответствующего полка имели нашивки в виде цифр с номерами частей, на «нашем» погоне таковая отсутствует.

Кто, когда и почему спрятал эти воинские атрибуты? Как могла сложиться судьба хозяев армейских погон и револьвера?..

Зацепкой послужила история 52-го пехотного Виленского полка, которая могла приоткрыть историю одного из носителей погон.

52-й пехотный Виленский полк был сформирован еще в 1811 году, а с 1876 по 1905 годы шефом полка состоял Великий князь Кирилл Владимирович. С 11-го сентября 1904 года по 6-го ноября 1906 года – 2-я, 3-я, 15-я и 16-я роты 52-го пехотного Виленского полка, морем, пароходами Добровольного флота России, были командированы в Средиземноморский греческий архипелаг и находились более 2-х лет на греческом острове Крит, в составе международного воинского отряда. После событий Октябрьской революции 1917 года, в годы гражданской войны 1918 – 1920 годов полк оказался на юге России - в Крыму. Вновь возрожден Виленский пехотный полк был в Вооруженных силах Юга России и в Русской армии генерала Врангеля. Во время Крымской эвакуации в ноябре 1920 года, тыловые части полка, расположенные в городе Феодосии, Таврической губернии, не попали на уходящие Черным морем за кордон корабли и были взяты в плен бойцами частей 9-ой стрелковой дивизии РККА, под командованием Николая Куйбышева. В первую же ночь, с 16-го на 17-го ноября 1920 года, по приказу комиссара 9-ой дивизии М. Лисовского, на железнодорожном вокзале города Феодосии были расстреляны все находящиеся там раненные офицеры и солдаты команды выздоравливающих полка, всего около ста человек.

Возможно, это была месть попавшему в плен противнику, так как 9-я стрелковая дивизия красных, неоднократно встречалась с белогвардейским Виленским полком, на полях боев в Северной Таврии.

Видимо, носителей погон, запрятанных в тайнике, эта участь не коснулась, но что могло быть дальше?

...«Суда одно за другим выходили в море. Всё, что только мало-мальски держалось на воде, оставило берега Крыма. В Севастополе осталось… две старые канонерские лодки… и старые военные суда с испорченными механизмами, негодные даже для перевозки людей. Всё остальное было использовано». Эти слова написал Пётр Николаевич Врангель, вспоминая об эвакуации войск и многочисленных гражданских из Крыма.

Ноябрь 1920 года можно считать итогом, некой чертой, проведённой историей. Закончился «белый Крым» — начинался «красный». Позади было достаточно страшных событий — а впереди полуостров ждала целая вереница бед, затронувшая всех и каждого.

В ноябре 1920 года Русская армия генерала П. Н. Врангеля была последней вооруженной силой Белой гвардии на Юге России, выведенной из Крыма в Константинополь. На более, чем ста тридцати судах разного типа и назначения, было эвакуировано около 150 тысяч военных и беженцев. В Константинополе суда стояли на рейде две недели, пока продолжались долгие препирательства с французским оккупационным командованием; затем армии было разрешено сойти на берег. Основной лагерь для регулярных частей Русской армии, которые были сведены в 1-й Армейский корпус, был разбит возле турецкого города Галлиполи, на северной оконечности Дарданеллы, в двухстах километрах к юго-западу от Константинополя.

Н.В.Савич - известный земский деятель, депутат Государственной думы, член правительства Юга России, писал в своих воспоминаниях следующее: «Было ясно, что только поддержанием видимости военной организации можно влить в душу этих несчастных новую веру в себя и в своё назначение, заставить их подтянуться нравственно, вновь собраться с духом и поверить, что в прошлом они были правы, проливая свою кровь за Родину, и в будущем для них не все ещё потеряно… Люди, входившие в состав полков, батарей и прочих частей, после высадки невольно жались друг к другу. Они были бесприютны и беспризорны, выброшены на пустые и дикие берега, полуодеты и лишены средств к существованию. Большинство не имело ничего впереди, не знало ни языков, ни ремесла».

У Ивана Бунина в «Окаянных днях» читаем: «Галлиполи — часть того истинно великого и священного, что явила Россия за эти страшные и позорные годы, часть того, что было и есть единственной надеждой на её воскресение и единственным оправданием русского народа, его искуплением перед судом Бога и человечества.»

А вот как оценивал «галлиполийское сидение» в 1927 году Иван Шмелёв:

«Белое движение и завершившее его галлиполийство есть удержание России на гиблом срыве, явление бессмертной души Ея, — ценнейшего, чего отдавать нельзя: национальной чести, высоких целей, назначенных Ей в удел, избранности, быть может, — национального сознания. За это, за невещественное, за душу — бились Белые Воины…».

Наша история с тайником не имеет продолжения, но мы попробовали предположить, как могла сложиться судьба тех, кто остался на Родине, кто ждал ПРИМИРЕНИЯ.

Всем предлагаем посмотреть фрагменты из фильма «Солнечный удар», которые связаны с темой нашей публикации; а также ознакомиться с опубликованным в газете «Аргументы и факты» (в ноябре 2017 года) интервью, взятым у историка, ведущего специалиста по гражданской войне - Вячеслава Зарубина (к сожалению, ушедшего из жизни в июле 2019 года).

В начале Великой Отечественной войны Илья Сельвинский добровольцем пошел на фронт и был назначен на должность военного корреспондента в газету «Сын отечества» 51-й Отдельной армии, защищавшей родину поэта — Крым.  Чуть позже, в феврале 1942 года Сельвинский был переведен в газету «Боевой натиск» только что сформированного Крымского фронта и в 1942 — 1943 годы прослужил в газетах Северо-Кавказского фронта и Отдельной Приморской армии. Стены редакций, пусть даже армейских, были для Сельвинского тесны. Поэт рвался на фронт, а не жаждал литературной славы. Он воевал в Крыму, в предгорьях Северного Кавказа, на черноморском побережье России. Он ходил в атаку, был дважды награжден военными орденами, переведен из интенданта в политработники и повышен в военном звании до подполковника. В 1941 — 1943 годах Сельвинский сочинил стихи и слова к песням, которые стали поистине народными в военные годы («Казацкая шуточная» («Черноглазая казачка Подковала мне коня…») — слова И. Сельвинского, музыка М. Блантера — до сих пор широко исполняется).

Немаловажным, хоть и, наверное, самым болезненным в творчестве и жизни Ильи Львовича, был Керченский десант. В первых числах января Сельвинский переправился в район Керчи с Таманского полуострова и высадился около Камыш-Буруна. В открытке жене, отправленной 12 января 1942 года, Сельвинский писал: «Вчера посетил ров под Керчью, где лежат 7000 расстрелянных немцами. Впечатление убийственное.  Я весь день сегодня болен этим зрелищем».

Сельвинский и его коллеги — сотрудники армейских и флотских газет — шли к Багеровскому рву пешком, сначала вниз по Митридатовой лестнице и вдоль керченской городской набережной, а потом уже по железнодорожным путям. У рва свидетели увидели страшную картину. Зима 1941 — 1942 годов на Керченском полуострове была необычно холодной и снежной. По словам Вениамина Гоффеншефера, который сопровождал Сельвинского, «мы видели лишь трупы тех, кто был убит фашистами в последние дни после их отступления. Тысячи трупов лежат еще под снегом». Они могли видеть братские могилы, в которые складывали неопознанные тела. Большую часть убитых было некому опознать.

Буквально в одну ночь Илья Львович напишет стихотворение «Я это видел!» как тяжкий крик о том геноциде, который постиг крымскую землю. В короткий срок «Я это видел!» стало доступно массовому читателю, как на фронте, так и в тылу. Оно воспроизводилось на листовках, исполнялось актерами и чтецами на концертах и по радио и стало поистине знаменитым стихотворением переломного 1942 года. Легендарный актер Василий Качалов читал стихотворение Сельвинского по радио. Поэт и критик Лев Озеров восторженно отозвался о военных стихах Сельвинского в статье, опубликованной в газете «Московский большевик» 11 декабря 1942 года. Именно Озеров, будущий автор поэмы «Бабий Яр» (1944 — 1945), первым обозначил двойную миссию Сельвинского: поэт-солдат и свидетель уничтожения евреев на оккупированных территориях: «Поэт, выросший в Крыму, оказался там в дни крымской эпопеи 1941-1942 годов».

Я это видел

Можно не слушать народных сказаний,

Не верить газетным столбцам,

Но я это видел.

Своими глазами.

Понимаете?

Видел. Сам.

Вот тут дорога.

А там вон - взгорье.

Меж ними вот этак - ров.

Из этого рва подымается горе.

Горе без берегов.

Нет! Об этом нельзя словами...

Тут надо рычать! Рыдать!

Семь тысяч расстрелянных в мерзлой яме,

Заржавленной, как руда.

Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.

Может быть, партизаны? Нет.

Вот лежит лопоухий Колька -

Ему одиннадцать лет.

Тут вся родня его. Хутор Веселый.

Весь "Самострой" - сто двадцать дворов.

Ближние станции, ближние села -

Все как заложники брошены в ров.

Рядом истерзанная еврейка.

При ней ребенок. Совсем как во сне.

С какой заботой детская шейка

Повязана маминым серым кашне...

Матери сердцу не изменили:

Идя на расстрел, под пулю идя,

За час, за полчаса до могилы

Мать от простуды спасала дитя.

Ров... Поэмой ли скажешь о нем?

Семь тысяч трупов. Семиты... Славяне...

Да! Об этом нельзя словами.

Огнем! Только огнем!

В конце ноября 1942 года Сельвинского вызвали из Крыма (из Аджимушкайских каменоломен) в Москву. Командиры Сельвинского, в том числе командующий Отдельной Приморской армией генерал Иван Петров, предполагали, что Сельвинского ждет еще одна награда, еще более громкая слава поэта-солдата-трибуна. Сельвинский позднее вспоминал: «Ночью перелетел на У-2 на Большую Землю — явился к начальству: вызывает Александр Щербаков, начальник Главного политуправления Красной Армии (ПУР). До утра проболтал с писателем Марком Колосовым. Марк убежден, что меня включают в делегацию, которая будет ехать в США или что-нибудь в этом роде: «Ты прекрасно воюешь, здорово пишешь, вот правительство и хочет тебя отметить. То, что Эренбург делает в статьях, ты — в стихах». Вместо этого в Москве Сельвинскому было предписано предстать перед Секретариатом ЦК ВКП(б).

О деятельности и творчестве И.Сельвинского в период Великой Отечественной войны в сочинениях последних лет даже не упоминается. А ведь он был одним из самых любимых поэтов советских солдат и офицеров. Общий тираж трех сборников 1942-1943 гг. составил более 30 тыс. экземпляров, а такие произведения, как «Я это видел!», «Аджимушкайские каменоломни» - издавались миллионными тиражами в виде листовок и плакатов.

По инициативе Департамента государственной политики в сфере общего образования Министерства образования России и Российского военно-исторического общества в 2016 году учреждена Всероссийская акция «День в музее для российских кадет».

14 октября 2020 года в рамках акции воспитанники Журавлевской школы Симферопольского района несли вахту на Посту №1 у Вечного огня Мемориала, а кадеты Симферопольской академической гимназии примерили на себя роль участников парадного расчета.

Юные крымчане познакомились с традициями комплекса, стали участниками диалога о непростых судьбах юных земляков, оказавшихся на территории, оккупированной гитлеровцами. Символично, что общение с кадетами и юнармейцами проходило в день Покрова Пресвятой Богородицы, православного праздника, дающего особую защиту от любых мирских бед и невзгод.